Имя в истории района 

Иван Регида - рыцарь земли родной

Имя Ивана Фёдоровича Региды – председателя колхоза им. ХХII съезда КПСС, было известно, можно сказать, всему Называевскому району и за его пределами. 22 марта исполнилось 50 лет со дня присвоения ему высокого звания Героя Социалистического Труда. Предлагаем читателям отрывок из книги омского писателя Тамары Саблиной «Омичи – Герои Социалистического Труда», в которой в очерке «Рыцарь земли родной» рассказывается, каким человеком и руководителем был наш земляк.

Сколько ни приходилось бывать в Покровке или встречаться с жителями ее за сельскими пределами, ни разу не слышала, чтоб здешнего колхозного голову называли холодно председателем или официально по фамилии – Регида. Всё Иван Федорович да Иван Федорович. И только так – уважительно, как отца большого семейства. Отчего так?

Еще не видя, что за жизнь откроется мне, что за личность, усмотрела я в том тёплом именовании лишь знак уважения к возрасту – все же к семидесяти подкатывало, и к сану председательскому. Подумалось даже, не нагнал ли он на всех страху за долгие годы? Все ж у руководителя колхоза власть немалая над подчиненными селянами, захочет – одарит, захочет – обделит, отсюда к иным из этой когорты надолго утверждается боязливое почтение. Но здесь, как потом оказалось, - ничего подобного! То был знак бескорыстной любви, неформального уважения, непоказной признательности.

Потому, наверное, что все эти долгие годы Иван Федорович Регида был с людьми, жил и работал ради их благоденствия. С чего он начинал? С колхозного собрания, с напористых призывов да лозунгов, низвергающихся с трибуны? Многие так начинали. А он пошел разговаривать на завалинки. И к фронтовикам, и к старикам присоседивался, испрашивая у них совета, как с землей совладать, что когда сеять и на чем хоть малую толику денег взять на разживу.

Если бы сегодня всякий избранник или назначенец с этого начал – с такого вот неформального общения, с разговоров на завалинках да в горницах, скольких бы бед потом избежал! Какое доверие завоевал с первых дней! А случись беда, никто иной – односельчане оборонной стенкой встали бы. С покровским председателем так было не раз: крепко выручали его колхозники, не произнося громких слов и не требуя благодарности.

Так было в один год, когда механизаторы впервые собрали семена рапса, и они лежали горой на току. Меж тем зарядили дожди. Сушилки же тогда и близко не было. Ну, хоть за пазухой драгоценные семена суши! То и вышло: образно говоря, за пазухой и высушили их колхозники, разнеся все семь тонн по домам, по печкам.

Так было в одну из давних весен, когда в колхозе прибавились богатства, то бишь пашни, добытой из целинных неудобиц. Времени же на сев почти не осталось. Кто бы его добавлял? И всей техники – два МТСовских трактора, к тому же не в пример нынешним, без фар. Ночью не попашешь. Однако уговорил тех трактористов поработать для ускорения и ночью. А чтоб свет обеспечить, самые молодые, председатель в том числе, хоть и не самый молодой, бежали впереди тракторов с фонарями. Добегут до края, падут на землю, отдышатся и - на другой край, держа фонарь над головой.

Из экономической тьмы выбирались, кажется, так же сноровисто и бегом, опережая в темпах развития многих соседей. К середине 60-х колхоз имени XXII Партсъезда уже имел 11600 гектаров пашни, втрое больше, чем было – за счет распашки целины. Втрое же увеличили производство зерна, молока, мяса при стаде, выросшем до 5000 голов (а было изначально 28 коров). При этом стадо не знавало бескормицы, какое бы лихо ни нападало – засуха ли огнем жгла, дожди ли наваливались в пору сенокоса.

70-е годы. Строительный экстаз. Коровники, как дворцы, весь лимитированный шифер – туда. Так почти повсеместно. А в Покровке и окрестных селах – на крыши домов, старых и строящихся. По решению правления: коровы, дескать, подождут, надо в первую очередь людям быт обустраивать, чтобы радостно жилось и работалось. Иначе для кого социализм – для столичного чиновника? Нет уж, рассудил Иван Федорович, если судьбой назначено ему быть вожаком, так не в потемки же людей вести, не в серую беспросветность!

Лет пятнадцать назад подлая теория неперспективных сел, немедленно и разухабисто реализованная на практике многими сорви-головами, обернулась разрушительной цунами не только в Нечерноземье: она смела и сотни омских сел. В колхозе же у Региды все остались жить, хотя к тому времени три деревни тоже страдали малокровием, и легче легкого было – под бульдозер их, под распашку. И никакой потом заботы там о магазинах, школах, детских садах, клубах и медицинских пунктах, о квартирах и топливах для них. Скольких забот бы как ни бывало!

Однако не злодейство ли – рушить дома, где не одно поколение вымахало, могилы запахивать, сгонять людей с земли, где еще могут правнуки народиться и хозяйствовать получше прадедов! В общем, пошел Иван Федорович опять к людям. На сей раз к девчатам из Батареевки, Рыбье: «Пишите-ка парням своим в гарнизоны, и не только своим, пусть непременно домой возвращаются, а незнакомые – так тоже сюда. Всем квартиры будут и работа, не сойти мне с этого места».

И полетели письма в воинские части с зазывными приветами от председателя колхоза. Двинул он и к казахам в умирающий аул: что, если мы вам срубы из Называевска перевезем за дешево да поставим большие дома, чтоб хоть десять детей – все вольно разместились? А кому денег на дом не хватит, так добавим, стройматериала подкинем и бригаду, если надо. Без труда уговорил. После того здесь то ли два десятка, то ли больше домов, как боровики росли после дождя. Не только свои казахи остались, но еще и родственников из других аулов перетянули.

Забота о человеке – труд нелегкий, требующий немалой умственной, физической и душевной энергии. Всякий ли руководитель станет так тратиться? Чтобы явить подобную щедрость, надо, как видно, очень любить людей, а если и себя – так только как их избранника, готового служить людскому сообществу по-рыцарски преданно и бескорыстно.

Еще в давние года построили в колхозе полевой стан для механизаторов за околицей в лесу: кухня, душевая, медпункт. Чтобы не знавали комбайнеры и другие участники страды бытовой маеты. А еще построили освещенную ремонтную площадку, чтобы поубавить им маеты производственной. Всего-то несколько столбов с электролампочками да выровненный квадрат для ночной работы мастеров-наладчиков. Копеечка затея, а выигрыш... Комбайнерам никаких хлопот, по уходу за машиной: встали утром – и в поле без промедления, поскольку ночью их комбайны без спешки подготовлены мастерами-наладчиками. Потом ровный ритм жатвы, высокий заработок и хлеб, убранный до снегов и дождей.

В общем, здешний председатель знал, где найти, где потерять. И на экономической тропе и на тропе доверия к нему, как к лидеру и главному организатору производства. Да и всей колхозной жизни организатору, чего там!

Именно так понимая свое предназначение, строил эту жизнь Иван Федорович Регида то с топором в руках, то с граблями да вилами. То отнюдь не в переносном смысле так. Когда только колхоз принял, а там, как после бомбежки, коровники - солома на палках, других помещений вовсе нет, так бывало: он топор в руки, вслед за ним все специалисты – и пошли ломить вместе со строителями.

То же и на сенокосах: он с женой и сыном начнет свою скирду складывать. Следом и другие семьи. С давних пор здесь так и повелось: случись что, требующее множества рук, они всегда найдутся. Собором-то и черта поборешь – сила этого закона не раз была проверена в неотложных запальных делах.

В одну из осеней, когда строители затянули реконструкцию коровников, да еще решетки сделали с браком, все специалисты, как в былые времена, провели там три дня с темна до темна: переварили и установили решетки, отлаживали все системы, убирали строительный мусор, не тратя драгоценное время на пустые споры со строителями. Такое бескорыстное единение возможно лишь там, где каждый ощущает себя живущим в одном большом доме, где только сообща можно поддерживать порядок и где невозможны корыстные счеты друг с другом.

Геннадий Антонович Чубарев, будучи тогда секретарем парткома , рассказывал мне:

- Представьте, мчимся с Иваном Федоровичем на машине на ферму. Скорость – в глазах рябит. А он все равно углядит, где шифер чуть-чуть с крыши подался, где окошко без стекла, где штакетин в изгороди не хватает. Уму непостижимо! И как это все можно заметить на лету? И так во всем. Настоящий хозяин, каким ему и должно быть.

Вот только каково им быть? Рассказывали мне: разнервничается порой Иван Федорович, встретившись с неполадками, случается, и шумнет, так остывать идет на конюшню. Кони в колхозе отменные – и для побед на ипподромных скачках, и для продажи соседям, и для подмены тракторам, где она разумна. Так вот они ему вместо валидола. Постоит возле них, гривы потреплет, сенца с руки даст – и уже в норме, сердце о ребра не бьется, как птица вольная в клетке. Нелегко, стало быть, поддерживать крепкий порядок в колхозном доме.

Не для того ли он и цветы затеял – красотой души лечить и доброту умножать? Но прежде затеяны были в Покровке деревья, чтоб все улицы, постепенно асфальтируемые, окантовать деревьями разных пород. И каких только саженцев не завозили, тонны этой треклятой солонцовой земли перекидали, заменяя ее черноземом, но надежно прижились только тополя, сосны да елки. Теперь как весна, так, кажется, все мужское население забирается на те тополя для парикмахерской операции: надо ж им форму придать, чтоб летом вдоль улицы стояли этакие огромные зеленые шары на стволах-подставках.

Потом дошло и до цветов и соревнования меж коллективами: кто вырастит самые красивые. После Нового года на всех подоконниках, какие есть в сельском Совете, конторе, в школе, узле связи и других организациях, на всех ящики с рассадой. А по теплу – массовая высадка, когда к женской цветастой толчее с граблями не раз прилаживался и Регида Иван Федорович, если здоровье позволяло (болел он не часто, но серьезно).

У каждой клумбы - свой хозяин и охранитель. Правда, охранять цветы пришлось только на первых порах, пока народ, ребятня прежде всего, не привык просто любоваться этой красотой, не обороняемой никакими заборами. Даже мальцы не смели залезать на те клумбы. Если ж кому и приходилось задавать взбучку, так только заезжим вертопрахам, кому покровские законы не ведомы.

Цветы здесь расцветали столь диковинные и в таком неисчислимом множестве, что иногородние кинематографисты однажды фильм о них сняли. Точнее – о Покровке в цветах. Через годы – другой фильм: как приучается колхозная молодь к труду. Это – особая тема. Скажу только, что и здесь – в нравственном воспитании смены – все делается серьезно, без заигрывания.

Последние две мечты Ивана Федоровича – это памятник погибшим на войне землякам и колхозный музей. Он очень спешил и с тем и с другим, как будто предчувствовал, что жить осталось недолго. Ездил к художникам и к себе их зазывал, обсуждая проекты и детали оформления мемориала и музея. Радовался, что удалось вмонтировать в фронтон его покровские куранты – творение колхозного умельца Михаила Перминова. В последний месяц жизни записывал телефоны худграфа пединститута: нельзя ли там обучить колхозных ребятишек резьбе по дереву?

Успел-таки. И памятник был открыт, и музей до той мартовской ночи 19 числа 1987 года, когда закрылись навсегда его светлые мудрые глаза.

Достойная случилась жизнь, вся до последнего донышка отданная служению людям. И лучшая память о ней – столь же достойные судьбы живущих и еще не родившихся земляков Ивана Федоровича. Безупречной жизнью своей он благословил их на добрые и созидательные дела во славу колхоза и тружеников его. В беспредельном будущем.

Тамара Саблина, 1990 г.

Мнения об Иване Фёдоровиче Региде

Владимир Забрасаев,

глава Называевского района с 1987 по декабрь 1996 гг.:

- Ивана Фёдоровича я знал с детских лет, потому что 7-летку окончил в Покровской школе. А лично познакомился с ним в 1975 году, когда был назначен главным инженером районного управления сельского хозяйства. И по долгу службы не раз бывал в возглавляемом им колхозе им ХХII съезда КПСС. Не сразу мы нашли друг с другом общий язык: у него был крутой характер, да и никто против Героя Социалистического Труда слова сказать не мог. А я же, хоть и был молодой, но тоже с характером.

Помню, как во время первой командировки в колхоз, увидев бесхозную технику, сказал управляющему отделением: «Бардак!» Конечно, Ивану Фёдоровичу передали, и у нас с ним состоялся серьёзный мужской разговор. Тогда меня поразила его выдержка.

Не скажу, что с того времени у нас складывались тёплые отношения, но он для меня был примером настоящего хозяина и руководителя. Ведь он мечтал свою Покровку сделать Крымом, в смысле озеленения. Ежегодно на территории села высаживались сотни саженцев деревьев и кустарников, тысячи цветов. В летнее время Покровка напоминала красивый сад. Многие приезжие люди удивлялись красоте и озеленению этого населённого пункта. В этом хотелось походить на Ивана Фёдоровича. И когда я возглавил район, то в центре города Называевска добился, чтобы разбили клумбы, насадили аллеи кустарников и даже построили фонтан. Планов и задумок было много. Но их перечеркнула грянувшая в стране перестройка.

Олег Корсуков,

выпускник Покровской школы:

- Считаю, что Иван Федорович Регида - человек государственного масштаба мышления, всю свою сознательную жизнь он посвятил беззаветному служению своему народу и Отечеству. Это был ярко выраженный тип лидера, человека далеко не ординарного, умеющего зажечь окружающих своей идеей и повести за собой. Его жизненный путь – пример и для рядового гражданина, и для руководителя любого ранга. Как же нам не хватает сегодня, в столь сложные для страны времена, руководителей такого уровня. В романе Николая Островского «Как закалялась сталь» есть такие слова: «Жизнь дается человеку один только раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Я думаю, что эта фраза могла бы стать эпиграфом жизни нашего известного земляка.

Ольга Майдан,

правнучка И.Ф. Региды, ученица 11 класса, г. Омск:

- Иван Фёдорович относится к поколению людей, на долю которых выпала коллективизация, Великая Отечественная война и тяжёлые послевоенные годы. И прадед всегда был примером: до войны трудился, не покладая рук на колхозных полях, мужественно сражался на Дальнем Востоке с японцами в 1945 году, за что был награждён орденом Красной Звезды. Став руководителем маленького колхоза в мирное время, превратил его в передовое хозяйство. Обо всём этом я знаю из книг и рассказов моей мамы (его внучки) и моей бабушки (его дочери).

Мы гордимся тем, что в нашей семье был такой Человек с большой буквы, и 9 мая обязательно пойдем к мемориалу «Слава Героям», который сооружен на Набережной Иртыша, в честь омичей - Героев Советского Союза, Героев Социалистического Труда и полных кавалеров орденов Славы. Здесь на одной из плит выбита фамилия моего прадеда Ивана Фёдоровича Региды.

Из поэтической тетради

Омский поэт Владимир Балачан, беседуя с Иваном Фёдоровичем Регидой, обратил внимание на следующийм факт из его биографии.

Демобилизовавшись, командир-орденоносец Регида прибыл на станцию, где его встречал отец.

- Странное чувство тогда я испытал: чувство стыда и неловкости, - рассказывал Иван Федорович. – И одновременно чувство радости, чувство потаенной гордости: устояли, выдержали все невзгоды! Верилось, что теперь-то мы такую жизнь отгрохаем, какая и не снилась доселе!

Иван Федорович помолчал, глубоко и печально вздохнул:

- Почти 40 лет прошло… А память все сохранила до мельчайшей подробности. Никогда не забуду и, сколько еще буду жить, не забуду, как отец встречал меня на корове. Да… Так и дошагал я рядом с санями до родной Соколовки…

И из-под пера поэта вышли такие стихи.

Возвращение

Сына встретил отец на вокзале,

И от станции шли, не спеша…

И скупыми мужскими слезами

Наполнялась - от счастья – душа.

И потом на дворе постоялом,

В Называевске, пили чаек,

И серебряным чистым металлом

Их беседы звенел ручеек.

Задушевный – и в частном, и в целом,

Он былое в душе ворошил…

Восемь лет боевым офицером

На Востоке Иван прослужил.

И отец – молодой еще, вроде,

Только волосы старика,

Все четыре – на Западном фронте

Воевал – от звонка до звонка.

И друг друга перебивая,

Говорили отец или сын:

- Как мы врезали им, самураям!

- Мы фашистов загнали в Берлин!

- Как там дома?

- Да живы-здоровы!

- Ну, а сам-то?

- А что горевать…

Сын увидел в ограде корову

И спросил:

- Неужель продавать?

- Нет. – Ответил.

И как-то неловко

Стало вдруг перед сыном отцу:

- Понимаешь, Иван… Обстановка…

И ладонью провел по лицу.

Бросил в сани тулупишко рваный.

- Так-то, сын… Не пешком, наконец…

Там, в Манчжурии, был у Ивана

Самый лучший в полку жеребец.

Сын нахмурил сочувственно брови

И с улыбкой подумал тогда:

«Поезд клял, а теперь на корове

Прокатись, капитан Регида…».

Шла корова тихонько.

И молча за санями брели мужики.

Вьюга выла в околках по-волчьи,

И скрипели в снегу сапоги.

Монотонно скрипели полозья

И кружилась слегка голова.

А в ушах всё стучали колеса

И отцовы: «Вот так-то!» - слова.

Разъезжались, скользили копыта…

Горько было Ивану шагать…

Только не было в сердце обиды

На отца и на Родину-мать.

Владимир Балачан,

г. Омск, 1985 г.