Про Таисью Панфиловну Ялунину мне посоветовала написать глава Кисляковского сельского поселения Муниря Нажиповна Пономарева, когда мы с ней разговорились о старожилах села. "Таисье Панфиловне уже 89 лет, а голова у нее светлая, - сказала Муниря Нажиповна, - напишите про нее, она вам все о себе расскажет".

- Ой, здравствуйте! - встретила меня на пороге приятная на вид, улыбающаяся старушка. - Что? Вы про меня писать приехали?! Вот это номер! Неля, слышь, районка приехала! А у меня сегодня день рождения - 89 лет исполнилось! (30 сентября - прим. автора). Мы тут с дочерью и внучками готовимся. Ну, проходите, проходите!

- Мы, наверное, не вовремя? - извеняюсь я.

- Почему же? Вовремя, вовремя! День рождение вечером отмечать будем, а еще даже до обеда далеко! Проходите в зал, там и поговорим, - подключилась к нашему разговору дочь Таисьи Панфиловны Нелли Григорьевна.

- Родилась я в деревне Буньково Алапаевского района Свердловской области, - после небольшого раздумья начала свой рассказ Таисья Панфиловна. - Родители мои были сельскими работниками, скотину разводили, хлеб выращивали, детей рожали. Было нас шестеро ребятишек: двое парней и четверо девчонок. Елизавета - самая старшая нас всех и вырастила. Мама умерла, когда Лизе 16 было, а мне и вовсе 6 лет только исполнилось. Годы были тяжелые. А тут еще отца репрессировали… Вспоминаю все это до сих пор как страшный сон.

В общем, подводили тогда всех под твердое задание сдать определенное количество хлеба, вот люди и трудились, лишь бы откупиться. А как-то в один год урожай плохой уродился, хлеба даже на еду не хватало. В общем, не выполнили мы поставленные планы, и отца нашего арестовали. А вместе с ним и зерно из амбара, и одежду, и все, что было в доме, забрали. Лиза успела только материну пуховую шаль в печку спрятать. Изверги эти, видимо, что-то заподозрили - стали требовать у Лизы вещицу. А я, помню, кричу, плачу: "Ой, нянька, отдай ты им эту шаль, а то и тебя заберут, как мы одни останемся". Пришлось ей отдать последнюю память о маме.

Ох, и плохо нам, сиротинушкам, при живом-то отце жить было. Всяко приходилось, и "по миру ходили", кто что даст, тому и рады были. В те страшные годы Нюра, сестричка наша младшая, от голода умерла…

Через некоторое время Панфил Петрович приехал домой и забрал ребятишек в Нижний Тагил, где и сам работал. Чтобы как-то выжить, раздал их в семьи няньками. А Лиза осталась за домом следить.

- Я жила в хорошей семье, - вспоминает Таисья Панфиловна. - Мои обязанности были с их сынишкой нянчиться, хотя самой еще только что двенадцать исполнилось, да по дому помогать. Они меня не обижали, одевали, обували, кормили. Так я жила. А с сестрами да батькой увиделась только через несколько лет. В тот год в деревне хороший урожай уродился. Все мы обратно вернулись. Работали на полях. Хлеба тогда много получили. Я помню, отец собрал деньжат и отправился в город, нам за покупками. Кому рубаху привез, кому платье, кому что на ноги. И так было каждый год. А один раз привез нам ботинки модные на высоком каблуке. Нашей радости не было предела.

Как бы трудно ни приходилось, 7 классов школы Таисья хоть и с длительными перерывами, но все-таки закончила. За компанию с подругой поступила в Ирбитское дошкольное педагогическое училище и благополучно его закончила. По направлению они приехали работать в небольшой городок Верхотурье воспитателями в детский сад. А тут война, и, конечно, выбор, кто пойдет на фронт из работников детского сада, пал на молодых девчат - Таисью и ее подругу. Первоначальную подготовку прошли, но "лицом к лицу" с врагом девушкам столкнуться не пришлось. Дело в том, что специалистов в то время было мало, и заведующая районо распорядилась отправить вместо Таисьи заведующую детским садом, а девушка заняла ее место.

- Ох, и много в ту пору у нас воспитанников было, - рассказывает моя героиня, -три группы были переполнены. А какие утренники и музыкальные занятия мы с ними проводили! Кругом горе, похоронки с фронта приходили, но мы делали все, чтобы доставить детям радость.

На фронте в 43-ем погиб и мой брат Николай. Он совсем молоденький был. Ох, отец и горевал по нему. Приедем, бывало, к папе, в Буньково, а он уйдет в амбарную и плачет, плачет. Вскоре отец умер. Мне телеграмму тогда прислали, но не успела я к похоронам приехать - добираться туда было сложно, транспорта не было. Когда прибыла в деревню, сразу на могилу побежала. Как же плохо мне было, какой же ком в груди стоял, что не простилась я с отцом…

Таисья Панфиловна замолчала. В комнате воцарилась тишина. Мне пришлось прервать паузу вопросом: - А как из Свердловской области в Называевский район попали? Муж увез, что ли?

- Да нет, - отвечает моя собеседница, - муж мой был из Верхотурья, не пожилось нам с ним, разбежались, дочку я от него родила. А потом вышла замуж второй раз, за Григория, он тогда бухгалтером в леспромхозе работал. Толковый был мужик, работящий, но вот беда, выпивать любил. Стали мы с ним, как говорится, лучшую жизнь искать. Сначала пожили в Тюменской области, а тут уже и до Омской недалеко. В общем, переехали в Драгунку, да тут и остались. Он плотником работал, ну а я, так как детского сада здесь не было, дояркой устроилась.

На все руки мастер был Григорий Константинович. Строил дома, контору, клуб, которые до сих пор в деревне стоят. Только вот тяга к спиртному у него, видно, была сильнее, она то его и сгубила. В 46 лет Таисья Панфиловна осталась одна, да так больше замуж и не вышла.

- Да и некогда ей было мужа-то искать, - вступает в разговор Нелли Григорьевна, - нужно было детей поднимать. Нас ведь шестеро было. Мама для коровы сено на всю зиму вручную накашивала. Нас, конечно, тоже с собой брала, вроде, как для помощи. Да только какая от нас от детей помощь была, только бегали рядом да играли.

А как мама хорошо шила. Кто-нибудь из деревни отдаст старое пальто, она тут же из него нашьет нам пальтишек. Из оставшегося материала выкроит шапки, мехом их обделает, и вперед! Так мы как куклы ходили. Мама и на заказ шила: парням - рубахи и брюки, девчатам - платья. Это был ее дополнительный заработок. Кто кусок мяса даст, кто что. У нас с деньгами всегда была напряженка, ведь на получку в восемьдесят рублей сильно не разгуляешься. Но мы всегда были сыты и опрятно одеты. Спасибо за это нашей мамочке. Она ведь еще участвовала и во всех общественных делах села, как сказали бы в советские времена, была человеком активной жизненной позиции. Она и членом партии была, и депутатом ее избирали.

Тут уже баба Тася не удержалась, решив дополнить сказанное дочерью:

- Раньше мы работали, продыху не знали. Раньше и пьющих было меньше. А сейчас это пьянство все глаза застелило. Вот приходит ко мне мужик, просит у девяностолетней старухи кусок хлеба. Говорит: "Вот я сейчас приду домой и с водой поем. Парень ты молодой, годов тебе тридцать, не стыдно тебе! Ну, пусть работы нет. Сади ты огород, держи скотину, ты ведь молодой еще, будешь тогда и питаться нормально, и одеваться.

Старость незаметно подкралась, и вот уже бабе Тасе без помощи близких никак не обойтись.

- Я забрала маму в Кисляки в 1987 году, - продолжает дочь Таисьи Панфиловны, - ей здесь сразу от колхоза домик дали, так она по сей день в нем и живет. А ночевать к нам ходит, боится одна. Спрашиваем: "Зачем ты собралась домой идти?". А она: "Ну как зачем? Пойду, посмотрю, как там мой дом, а то я его бросила один".

- Меня и зять уговаривает: "Да живите уже у нас. У Вас здесь и комната своя есть. Все чин чинарем!", - снова вступает в разговор Таисья Панфиловна. - Да как же я из дому уйду. А кто будет за порядком следить? Я где что подотру, где печку подбелю. Нет, свой уголок должен быть, и не просто у детей или родственников, а именно свой, собственный. Дети ко мне с внуками в гости приезжают. Огород у меня есть. Я им очень люблю заниматься. Вот нынче мне зять грядки наладил, так я луку, моркови, картошки насадила. Очень люблю в клуб на концерты ходить да на лавочке судачить. Только вот ровесников моих в деревне с каждым годом все меньше и меньше остается. Телевизор смотрю, газеты читаю, политикой интересуюсь. А тут по лету с дочкой в лес ходила, целый бидончик костянки набрала. Раньше одна по лесу любила побродить, а сейчас боюсь, вдруг, где заблужусь или голова закружится. Не знаю, сколько Богом мне еще времени отведено, но живу и каждому дню радуюсь.

Юлия Крысальная.

Фото автора.